– Мужчина шел в определенном направлении?
– Не думаю. Он, скорее всего, так же, как и я, от неприятностей подальше уходил. А куда, ему все равно было.
– Во что был одет, помнишь?
– Костюм на нем был светло-серый и рубашка. А еще ботинки, до блеска начищенные, так что от них аж солнце отражалось.
– Даже так? Интересно. Дорогая одежда?
– Да уж не из магазина старьевщика, это точно.
– Больше ты его не видел?
– Нет.
– Место покажешь? Где ты сидел и где машина стояла.
– Легко.
– Тогда показывай дорогу.
Лев пересел за руль, Санек перебрался на переднее сиденье, и через полминуты автомобиль Гурова выехал из агрогородка.
Глава 7
В тесном кабинете, отведенном майором Иванченковым на нужды столичных оперов, было душно, как в парной. Открытое настежь окно облегчения не приносило, в комнате на шесть квадратных метров слишком много народа собралось. Массивный, явно не по размеру комнаты, письменный стол усугублял положение, оставляя от и без того скудного на метры помещения сущие крохи.
Больше всех повезло Стасику, он протиснулся между фрамугой и столом, взгромоздился на подоконник и оказался под самым вентилятором, прикрепленным все к той же фрамуге. Гуров себе этого позволить не мог, он устроился у стены на жестком стуле, уступив два более-менее приличных кресла для проведения психосеанса. Сеанс проводил доктор Зинчев, в роли пациента выступал, разумеется, Гудини. Инициатором процедуры являлся, как ни странно, Стасик.
Получив от Санька информацию, Гуров вызвонил Марченко, велел ему напрячь майора Иванченкова, чтобы тот получил от местных дэпээсников записи с камер, установленных на автодорожном мосту. Тот расстарался, и уже через тридцать минут работы у Стасика оказалось больше, чем у сборщиков винограда. Он засел за компьютер отсматривать записи и, пока полковник возвращался назад в Истру, совершил невозможное – за столь короткий срок отыскал фрагмент записи, который зафиксировал черный седан на обозначенном отрезке дороги.
Номерных знаков авто увидеть не удалось, ракурс вышел неподходящий. Зато самого Гудини камера запечатлела во всей красе. Шикарный костюм сидел на нем как влитой. Лицо, хоть и сердитое, но весьма одухотворенное. Состояния растерянности, которое успело оставить след на нынешнем облике Гудини, тогда не было и в помине. Надо признать, в прошлой жизни, где присутствовала память, Гудини смотрелся очень даже солидно.
Эта победа Стасика вдохновила, и до приезда Гурова он разработал целую теорию о том, что произошло на дороге, и даже придумал, как использовать ее в проведении расследования. Его теория заключалась в следующем: Гудини ехал на седане по делам бизнеса, вез его партнер по бизнесу, с которым за время пути у него произошла ссора. Вспылив, партнер велел ему выметаться из машины, что тот и сделал. В возбужденном состоянии он ушел в неизвестном направлении и в какой-то момент нарвался на хулиганов. Те решили ограбить солидно одетого мужчину, он оказал сопротивление, за что и получил по первое число. В итоге одежды, документов и сбережений он все-таки лишился, заработав взамен амнезию.
Почему Стасик решил, что Гудини занимался бизнесом, он и сам не знал, но в целом теория звучала складно. Услышав от Гурова похвалу, молодой лейтенант воодушевился еще больше и предложил снова попытать счастья, рассказав историю Гудини, вдруг какая-то ассоциация сработает, и память вернется. Эту идею Гуров тоже поддержал, но внес свои коррективы. Он вызвал Зинчева. Тот выслушал полковника, признал, что идея не лишена смысла, и поработать с пациентом стоит.
Так вся четверка собралась в комнатушке в шесть квадратных метров, чтобы проверить теорию на практике. Кресло Гудини поставили в дальний угол напротив стены, чтобы вид из окна не отвлекал его мысли. Доктор Зинчев сидел напротив, но немного в стороне. Не являясь главным действующим лицом, Гуров устроился по диагонали от Гудини, и фиксировал каждое его слово и движение. Тот же прочно обосновался в своем углу, прикрыв глаза и расслабив все мышцы. Доктор отдавал команды, а он их выполнял.
– Представьте себе дорогу, – мягким усыпляющим голосом вещал Зинчев. – Трасса просматривается далеко вперед. Белая лента дорожной разметки исчезает под колесами автомобиля, в котором ехать так комфортно. Ткань воротника приятно холодит шею, узел галстука ослаблен и дискомфорта не доставляет. Вы мчитесь вперед, вам кажется, что вы птица. Перед вами нет преград.
– Постойте, он вроде бы должен в этой машине ругаться, – врезался в усыпляющий говор Зинчева шепот Стасика. Тот повел плечом, на что Гуров отреагировал мгновенно. Он поднял кулак и молча погрозил Стасику, который, поняв свою оплошность, весь сжался, точно кот, нагадивший на любимый ковер бабушки. Сеанс продолжался.
– Небо радует синевой и простором… – Слова Зинчева лились без запинки. – Солнечные лучи не беспокоят, солнце в самом зените. Лишь изредка они отражаются от стекол встречных машин. Солнечные блики заставляют жмуриться, но это даже приятно.
Речь лилась и лилась, добавляя образы, один приятнее другого. Морщины напряжения на лице Гудини разгладились, растерянность ушла, уступив место блаженству. А когда он дошел до наивысшей точки умиротворения, голос Зинчева стал меняться, вместе с предлагаемыми им образами:
– Жаль, но на небо набежали тучи. Одинокое облачко на секунду закрыло малюсенький край солнца и мгновенно сбежало. Но не для того, чтобы уйти насовсем, а чтобы позвать себе на помощь своих собратьев. И вот уже второе, третье, пятое облако наползает на оранжевый диск. Свет еще сопротивляется, пытается пробиться на свободу, но нет, победы ему не одержать. Смена погоды раздражает. Почти так же, как голос вашего собеседника. Нет, не голос, слова. Обидные, несправедливые, незаслуженные… – Зинчев старался вовсю, «Гудини» был послушен в его руках, как воск. – Зачем? К чему эти обвинения? Почему именно сейчас? Вы пытаетесь избежать ссоры, пытаетесь привести доходчивые аргументы в пользу своих взглядов. Но нет, ваш оппонент настроен решительно. И вот вы уже не в силах терпеть, не в состоянии сдерживать эмоции. Речь становится быстрой, сбивчивой. Реакция эмоциональнее, чем вам хотелось бы. Вы качаете головой, уже не надеясь получить согласие оппонента. Комфортабельный салон седана становится вам неприятен, а ваше присутствие становится неприятно оппоненту. Стоп! Удар по тормозам, машина резко встает, вы хватаетесь за переднюю панель. Вы больше не можете сдерживаться…
– Что ты творишь? Угробить нас обоих решила?
Фразы, брошенные Гудини, прозвучали резко и сердито. Гуров вздрогнул, Стасик от неожиданности покачнулся и соскользнул с подоконника, едва успев ухватиться за фрамугу, чтобы удержать равновесие. Зинчев же оставался беспристрастен.
– Угробить? Возможно, – меланхолично произнес он и замер в ожидании ответа.
– Ты сумасшедшая, знаешь об этом? – Глаза Гудини по-прежнему были закрыты, но кисти рук вцепились в подлокотники так крепко, что побелели костяшки пальцев.
– Не смей меня оскорблять!
Гуров настолько влился в происходящее, что буквально услышал, как фразу произнесла женщина. «Интересно, как ощущает все это Гудини? Он ведь действительно говорит сейчас не с доктором, а с женщиной из машины». Мысли наползали одна на другую, мешая следить за происходящим. Лев отогнал их в сторону, а Зинчев между тем продолжал:
– Не нравятся мои слова – убирайся прочь! – Действовал он наугад, ориентируясь по ситуации.
– Ляля, не начинай! – В голосе Гудини послышались примиряющие нотки. – Ну, прости. Я погорячился, никакая ты не сумасшедшая. Ты – лучшее, что случилось со мной за всю жизнь.
– Хорошо, что ты это понимаешь. – Зинчев выдавал короткие фразы, боясь переиграть и сбить пациента с нужной волны.
– Конечно, понимаю. Как ты можешь в этом сомневаться? Ты – вся моя жизнь. Вот почему я не могу уйти.
Лоб Гудини прорезали морщины, Гурову показалось, что он собирается заплакать. Но нет, взял себя в руки, глубоко вздохнул, хотел что-то сказать, но передумал.