– Обратите внимание, изымаю документ. Свидетельство о браке Исаевой и Журина.

Впереди всех затопала любопытная хозяйка квартиры, старуха с удивлением рассматривала документ:

– Холостая она, все в девках бегала, ведь паспорт мне показывала. Я ж строго запретила мужиков водить, это что ж теперь, еще и мужа ейного искать будут? – Пенсионерка жадно покосилась на пестрое наследство в косметичке погибшей жилички, ради которого терпеливо ждала окончания осмотра квартиры.

Но полицейский осторожно потер пальцем уголок листа:

– Так подделка, вон и краски липнут. На принтере распечатала бумажку.

– Да как распечатала, это ж документ! – ахнула старуха. – Так все промеж себя поженются! Она, может, и на мою квартиру документ напечатала! Ишь ты дрянь, мошенница!

Гуров остановил ее крик:

– Документ – подделка, видно невооруженным глазом. Печати нет. Это просто картинка, без всякой юридической силы.

Квартирная хозяйка выдохнула с облегчением, засуетилась вокруг кровати:

– Ну так чего, прибираю вещички? Мне заселять жильца надо. Сколько мурыжить меня будете? Деньги же капают.

Сотрудник полиции перевел взгляд на Гурова, и тот кивнул – снимай ограничения. Шустрая пенсионерка, не дожидаясь их ухода, тут же принялась сгребать неказистое добро в кошелки:

– Ну вот и хорошо, вот и слава богу. Разобрались наконец, одни проблемы от этой гулены.

Лев же пошел стучаться в квартиры трехэтажного домишки, чтобы еще раз самому проверить, не видел ли кто, как Стрекоза выходила из дома в ночь своей смерти. Только почти никого не было дома, в рабочий полдень трудно застать кого-либо в квартирах. После обхода опер присел на лавочку возле подъезда, осматривая двор с единственными качелями – может, ему повезет и где-нибудь окажется камера видеонаблюдения, на которую могла попасть Исаева и ее спутник или спутница в тот вечер? Но ветхие постройки с осыпающейся штукатуркой, бывшие рабочие бараки, зияли распахнутыми дверями подъездов без камер и консьержек. Их скромное имущество никто не собирался красть, поэтому нужды в усиленной безопасности тоже не было. Сквозь гул мыслей вдруг пробились крики тоненьких голосов, мальчик и девочка лет пяти устроили ссору рядом с качелями.

– Он мой, квартира моя! – выкрикивала девочка, высовывая язык.

А мальчишка в ответ со всей силы врезал ей по голове камнем, зажатым в кулачке. Но когда его напарница по игре завыла в голос от боли, швырнул свое орудие в сторону и вцепился в перемазанную грязью розовую куртку:

– Падай, падай! Ты должна умелеть! Я тогда тебя на масыне покатаю! Ложись!

– Не буду, не буду, больно-о-о! – девчонка завыла еще громче и бросилась к распахнутой двери дома напротив. – Мама, меня Димка обидее-е-ел! Он удари-и-ил!

Лев осторожно подошел к растерянному малышу, который стоял с разинутым ртом от неожиданного конца их увлекательной игры:

– Привет. Это вы во что такое интересное играете?

Мальчишка огорченно протянул:

– Вчела дядя с тетей иглали во дволе, я не спал, в окно смотлел. Дашка ушла, не стала иглать. Она должна упасть, а не леветь!

– Вчера дядя ударил тетю и она упала?

Мальчишка кивнул головой, Лев присел перед ним на корточки:

– А потом что было?

– Они поехали на масыне кататься.

– У дяди темные волосы были?

Но Димка уже увлеченно копался в своем носу:

– Сталый дядя, как ты.

Гуров похлопал себя по карманам и выудил связку ключей от дома, на короткой цепочке болтался брелок – фигурка черной собачки, которую подарила жена при переезде в новую квартиру. Он отцепил брелок и протянул на раскрытой ладони:

– Расскажи, как они играли, дядя и тетя. Отдам тебе собаку.

Мальчишка сгреб подарок и защебетал, довольный:

– Они лугались, я проснулся и им пальцем погрозил в окно. Нельзя кичать ночью, мама тоже лугается, когда кичат. Дядя тетю наказал, чтобы не кичала, удалил по голове. Потом они на масыне кататься стали.

– Машина какого цвета? – зашел Лев с другой стороны, пытаясь определить хоть какие-то приметы.

Димка ткнул пальцем в старенькую «Волгу», ржавую и без колес, припаркованную рядом с гаражами:

– Вот такая, как у деда Васи.

Из подъезда вдруг вылетела полноватая женщина с ревущей девочкой на руках. Она с размаху влепила подзатыльник мальчишке:

– Ты зачем сестру обидел! Нельзя камнем бить, ты же ей голову чуть не разбил!

– Я иглал! – взвыл Димка в голос.

Но мать отвешивала новые шлепки, теперь по худенькому заду:

– Это что за игры! Это что за игры! Я тебя в тюрьму сдам за такое!

Мальчишка закрутился на месте, прикрываясь руками от ударов. Брелок вывалился из кулачка и шлепнулся в грязь на асфальте. Женщина взвилась от новой волны возмущения:

– А это что такое?! Ты где взял?! А ну, говори! – она поймала сына за торчащее острое ухо.

Тот уже ревел басом, тыкая пальцем в Гурова:

– Дядя дал, дядя! Он дал!

Женщина метнула разгневанный взгляд на опера:

– Ах ты извращенец! Пошел отсюда, увижу рядом с моими детьми – убью!

– Послушайте! – оперативник попытался остановить ее.

Правда, разгневанную мать уже было не унять:

– Ходят тут, а потом все улицы в крови и люди пропадают! Пошел отсюда, или полицию вызову!

Терпение Гурова лопнуло. Он вытащил и протянул почти под нос служебное удостоверение:

– Я и есть полиция. Не кричите, пожалуйста, я пытался поговорить с вашим сыном. Просто он сказал, что вчера видел, как ругались женщина и мужчина.

Та горячо возразила:

– Не мог он вчера видеть, вчера они у бабушки были. Ему пять лет, он еще время не умеет определять!

– Тем более, – обрадовался Гуров. По времени все как раз совпадало со смертью Исаевой. – Он мог видеть, как преступник увозит женщину.

– Жиличку бабы Тоси, которая померла?

Гуров кивнул в ответ, помедлил и уточнил:

– Вы говорили что-то про кровь на улице. Почему так сказали?

Женщина спустила притихшую девочку с рук, толкнула обоих детей к дверям подъезда:

– Домой идите. – И проследила взглядом, как они поднимаются по скрипучей лестнице. Потом нехотя пояснила: – Я дворником работаю здесь, утром, пока ребятишки спят, мету, чищу. Тяжело одной поднимать двоих. Когда Димка ночью плакал и говорил, что его крики разбудили, я ничего не видела. Но утром вышла подметать, а там на бордюре кровь. Немного, пятнышко. Никому говорить не стала, у нас район такой, пьющих много. Часто и крики по ночам, драки бывают. Из-за всего в полицию не набегаешься.

– Вас полицейские опрашивали, вы рассказали им о том, что видели? И что мальчик видел, как мужчина ударил женщину?

Дворничиха покачала головой:

– Он ребенок, мало ли чего выдумывает. Я не знала, что жиличка померла. Мне сегодня баба Тося сказала. Да и не хочу я по отделам таскаться, времени нет. Она одинокая была, без семьи, чего уж искать, никому не надо. Извините.

Женщина резко развернулась и зашагала обратно в дом, оставив Гурова в растерянности рядом со ржавыми качелями. Он подобрал собачку из грязи и оставил на щербатом сиденье между железных прутьев. Поднял глаза и встретился со счастливым взглядом Димки, который из окна наблюдал за ним. Мальчишка расплылся в улыбке при виде подарка, что остался дожидаться его во дворе. Опер прикинул расстояние от окна, помахал на прощанье своему маленькому свидетелю рукой и зашагал по улице дальше, на ходу набирая в телефоне номер Зимина.

Тот раздраженно вместо приветствия буркнул:

– Слушаю.

– Это Гуров, я на адресе одном. Здесь надо следы крови проверить, помнишь, покойница из леса, с ожогами от борщевика? Это может быть ее кровь, ребенок видел, как мужчина ударил женщину камнем и увез в машине в ночь смерти Исаевой.

– Помню, – вздохнул криминалист и застонал. – Где ты все это берешь, Лев? Я только с лампой твоей закончил возиться. Сутки на нее убил. Хитрая штука оказалась.

– А что там? Что нашел? – обрадовался опер.

– В конструкцию добавили реле и приемник дистанционного сигнала, автономный источник питания. Все было скрыто в патроне и колонне, вполне современные элементы в старом приборе.